А Проказница крепко прижала к своей груди безвольное тело и нагнулась над ним. Способен ли живой корабль плакать? Не ведомо никому. И вот Проказница вскинула голову, встряхнув иссиня-черными волосами. Почти сразу в борт врезался очередной камень, так что загудел корпус.
– Совершенный! – закричала Проказница. – Поторопись! Кеннит твой! Поспеши и возьми его!
– Не-е-ет! – взвыла Этта. Она ничего не могла понять. – Ты что, врагу его отдаешь? Не смей! Отдай его мне, слышишь?!
– Успокойся. Происходит то, что должно, – ласково, но твердо отозвалась Проказница. – Совершенный не враг ему. Я лишь возвращаю его в семью, Этта. – И добавила: – Тебе бы тоже пойти с ним туда.
Совершенный между тем придвигался все ближе и незряче тянулся навстречу Проказнице.
– Я здесь! Я здесь! – окликала она, чтобы он мог найти ее по голосу. И надо ли говорить, что маневр, который они совершали, выглядел самоубийственной глупостью. Два больших парусника сходились форштевень к форштевню – и притом под градом камней из вражеских катапульт! Один такой камень упал совсем рядом, обдав водой оба носовых изваяния. Они не обратили внимания. Руки Совершенного уже ткнулись в Проказницу и нащупали у нее в объятиях Кеннита. Одно нескончаемое мгновение два живых корабля качались обнявшись и держа между собою пирата. Потом Проказница молча переложила Кеннита на подставленные ладони Совершенного.
И Этта, стоя у поручней, увидела, как изменилось юношеское лицо корабля, как он прикусил зубами нижнюю губу – должно быть, затем, чтобы она не задрожала. Вот он поднял перед собой Кеннита…
И Совершенный наконец-то открыл глаза. Они были бледно-голубыми. Он долго-долго вглядывался в запрокинутое лицо пирата. Жадно вглядывался в лицо, которого не видел долгие годы. А потом медленно притянул его и прижал к груди. В его объятиях Кеннит выглядел тряпочной куклой. Этта видела, как шевелились его губы, но слов разобрать не могла. Кровь из ран попадала на диво древо и мгновенно впитывалась, не оставляя никакого следа. Потом Совершенный нагнулся и с немыслимой нежностью поцеловал его в макушку. Поднял глаза и посмотрел на Этту бледно-голубыми глазами Кеннита. И улыбнулся. Улыбка получилась невыразимо грустная и в то же время полная внутреннего покоя, наконец-то обретенного единения.
А с палубы Совершенного к телу Кеннита тянулась старая женщина. По ее лицу градом катились слезы, она что-то безъязыко кричала, душераздирающе выла без слез. Рядом с женщиной стоял, скрестив на груди руки, рослый темноволосый мужчина. Стоял, стиснув зубы и щурясь, но вмешиваться не пытался. Наоборот, он даже шагнул вперед и поддержал тело Кеннита, переданное женщине Совершенным. Вдвоем они заботливо уложили пирата на палубу живого корабля.
– Твой черед, – сказала Этте Проказница, и Этта ступила на ее подставленную ладонь.
В непроглядном мраке кто-то бил в барабан. Удары чередовались неравномерно – за громким следовал тихий, – и звук их постепенно замедлялся, успокаивался, истаивал. Присутствовали еще другие звуки, какие-то крики, но они более не имели никакого значения. Кроме разве что знакомых голосов прямо над ухом.
– Ох, прости, Кеннит, – бормотал Уинтроу, обращаясь к нему и к кому-то еще. – Осторожней, прах побери, держите ногу, я подниму.
– Тихо, тихо, – приговаривала с другой стороны Этта. – Береги силы. Вот уже трап, сейчас будет трудно, родной. Ты дыши, дыши.
Он и на них мог бы не обращать внимания, но если не на них, то на что же? И что теперь было важно, а что – нет?
Он почувствовал, как его взяла на руки Проказница. О да! Так будет лучше всего и проще всего. Он расслабился и попытался «отдать швартовы». Жизнь уходила из его тела, он это чувствовал и ждал окончательного завершения. Но Проказница все еще держала его – держала на ладонях, словно горсть воды, отказываясь испить.
– Подожди, – шептала она. – Держись, побудь еще пару мгновений. Тебе нужно домой, Кеннит. Ты не мой и никогда не был моим, и нам с тобой обоим это известно. Ты должен обрести самость. Подожди, еще чуть-чуть подожди… – И вдруг закричала: – Совершенный! Поторопись! Кеннит твой! Поспеши и возьми его!
Совершенный? Душу Кеннита пронзил страх. Совершенный был потерян для него. Теперь это был лишь призрак родом из детства. И он убил его. Его корабль больше не примет его. Так что домой ему не попасть. Совершенный вышвырнет его и отправит тонуть в морских волнах, как он когда-то поступил с…
Он узнал прикосновение огромных рук и тотчас понял, что принят. Он бы, наверное, заплакал, но слез больше не было. Он хотел говорить, хотел вслух сказать о том, как ему жаль, как он виноват.
– Тихо, тихо, – услышал он чей-то голос. Кто это был? Совершенный? Или, может, отец? – Не бойся ничего, – продолжал любимый и любящий голос. – Теперь ты со мной, и я больше не брошу тебя. Больше тебя никто не обидит. – И Кеннит ощутил поцелуй, разом и без всякого суда отпустивший все его грехи. – Иди ко мне. Вернись. Вернись домой…
И мрак перестал быть мраком. Он сделался серо-серебряным, как шелковистое диводрево, и Совершенный принял Кеннита к себе и в себя, и все растворилось в сияющей белизне.
– ПОЙДЕМ скоре вниз, чтобы я могла наложить повязку, – увещевала Малта. – Государь, побереги же себя!
Очередной камень рухнул у самого борта, и она невольно отшатнулась. Потом оглянулась, и Рэйн проследил ее взгляд. Джамелийцы целились все лучше. Наверное, потому, что расстояние сокращалось.
– Нет! Погоди! – Сатрап крепко сжимал поручни и злорадно смотрел вниз. Малта не отходила от него, держа тряпку крепко прижатой к сабельной ране у него на животе, ибо сатрап наотрез отказывался прикасаться к себе. Для этого, по его мнению, годилась только Малта. Рэйн более не позволял себе ревновать. Сатрап так цеплялся за присутствие Малты, словно без нее весь его мир рассыпался бы на части, но, кажется, даже себе самому не сознавался в том, насколько стал зависимым от нее. Рэйн только забавлялся, наблюдая за самодержцем, в упор не слышавшим отчаянной фальши в любезно-почтительном голосе Малты.